Отправлено: 03.12.14 17:39. Заголовок: [03.06.2023 г.] On the road to Aches-les-Pains

Время действия: 3 июня 2023 года; вторая половина дня, после последнего в году урока по Маггловедению.
Место действия и его примерное описание: Хогвартс, кабинет профессора Брауна.
Действующие лица: Пейтон Смит, Дуглас Браун.
Ситуация:
Доверие влечет за собой ответственность? Что ж, если проведение вот такой утешительной беседы с молодым подопечным на тему превратностей любви (с обязательным обсуждением примеров из "личного трагического опыта") есть проявление ответственности - то мистер Браун может претендовать на лауреатство премии "Самого ответственного начальника-2023". Умилительную ситуацию омрачает лишь то, что за ласковыми словами профессора, как бы ни показалось это кому-то дико, никогда не стояло ничего кроме безразличия - ну а доверие наивного ученика было просто порождено поразительным, искусным умением Брауна лгать.

 Отправлено: 03.12.14 19:17. Заголовок: Было не вполне понят..

Было не вполне понятно, как он успел очутиться в этом коридоре, и вообще, как его ноги сюда донесли; двигался-то на каком-то автопилоте. Если начистоту, не очень-то было понятно и вообще, какого черта он был здесь и чего он хотел от этого последнего урока, когда так целенаправленно шел, даже бежал, сюда - будто от этого жизнь зависела, не меньше. Еще и запыхался. Лучше бы, наверное, отправился домой - или, напротив, тогда бы добило сочувствие домашних? Впрочем, теперь-то что размышлять. Надо просто подойти к знакомому кабинету; остановиться на пороге; украдкой бросить взгляд на часы. Уже прошла добрая половина пары, но да это, скорее всего, не страшно: идет последний урок в году, да еще у третьекурсников, и вообще сегодня у практиканта выходной по личной просьбе. Такой выходной, что лучше бы его не было, если честно.
Поднять руку (она зачем-то дрожит), несколько раз стукнуть в дверь - деревяшка глухо отзовется. Knock-knock, who's there? Да-да, входите. Извините, профессор Браун, я опоздал, можно войти? Голос дрожит от учащенного дыхания, голова кругом, и не хватает кислорода, очень жарко в переносице. Я знаю, я вообще отпрашивался, но видите, получилось успеть. Отлично, тогда поставьте нам проектор, Пейтон, пожалуйста, я как раз собирался включить на остаток урока фильм. Да, я сейчас принесу, минуту.
Казалось, что приход на занятие немного приведет в чувство - но как бы не так. Так же, как и прогулка от Хогсмида, эта вынужденная деятельность, которой, вроде как, говорят, многие в таких ситуациях спасали себя, все равно превращалась во что-то тупое и автоматическое, и никак не позволяла прояснить голову. Какое-то наркотическое опьянение продолжало обволакивать удушливым горьким смогом, и все было как через вату - звуки, цвета, предметы. Взять из шкафа старый, как мир, аппарат и пройти между рядов парт, стоящих полукругом, мимо преподавательского стола, под любопытными детскими взглядами, к специальному штативу и белому экрану. Поставить проектор на штатив. Здравствуй, Лара, наконец-то ты пришла, как я рад тебя видеть! Я опоздала. Какая ерунда, мы же не в кино, куда торопиться. Вот, возьми, это тебе, ты же их любишь, да? Знаешь, у меня тут удачная халтура подвернулась, расчет сделал одному ленивому студенту для диплома, так что предлагаю сегодня в ресторан. Я еще хотел тебе сказать кое-что сегодня, но не здесь. Я тоже тебе. Но давай как раз здесь, и чуть отойдем от тропинки. Пейтон, знаешь, я скоро буду замужем.
Вокруг почему-то раздается смех; по привычке - обернуться. На полу - лужа кофе с пенкой от кипяченого молока и разбитая кружка Брауна, которую, видимо, неловко смахнул со стола локтем, пока нес мимо проектор; а падения, кстати, вообще не заметил бы. Профессор успевает взмахнуть палочкой до того, как его практикант на автомате бросился бы подбирать осколки, начисто забыв, что он вообще-то волшебник. Извините, профессор, ну я как всегда. Ничего страшного. Дети продолжали беззлобно хихикать. Включите третий ролик, который о телефонах. Кивнуть; вставить диск, включить проектор, подвигать, чтобы на экране было ровное изображение, нажать на кнопку "пуск". Лара, ничего себе, как ты узнала? О чем, Пейтон? Нет, нет, больше мелкой моторики пальцам, больше автоматических действий, тогда это все не будет больше лезть в голову, а то не хватало еще сесть в углу и разрыдаться над зеленой бархатной коробочкой, содержимое которой еще не успел снести в ломбард - не для этого же пришел, ну не идиот ли? Ну как о чем... Я, знаешь, потому в ресторан и хотел сегодня, знаешь, торжественная обстановка, классика Голливуда, ананасы в шампанском, все дела, но если ты и так уже знаешь, то... короче, я уже купил тебе кольцо, Лара. Отойти к галерке, сесть на задней парте и опустить голову на руки. А там - вытащил из кармана коробочку, смотрел вниз, на нее, как будто поддержки от нее искал... Пейтон... Да знаю я, Лара, я очень хреново объясняюсь, я вообще не красноречив, но мы уже с тобой взрослые люди, и почти ровно год вместе, и я, понимаешь, хочу, чтобы этих лет - у нас вместе - было больше, гораздо больше... Пейтон... Ну что, ты вый... Пейтон, мне уже сделали предложение, и я не за тебя выхожу замуж. И этот ее голос, глубокий, чуть резкий, с идеальным британским акцентом - таким на "БиБиСи" говорят дикторы новостей, таким записывают аудирование для экзаменов у иностранцев; и это легкое движение ее гортани при сглатывании, и эта хрустальная капля на цепочке в ложбинке между ее точеных смуглых ключиц, и полуоткрытые плечи ожившей Галатеи, которыми она так непосредственно подернула в тот момент.
Поднял брови, а еще, вроде, растерянно засмеялся. Стояли в Кенсингтонском саду, недалеко от питьевого фонтана с целующимися медведями, чуть углубившись к деревьям; неподалеку туристка под прицелом фотоаппарата кормила белку фундуком и смеялась. Подожди, что ты такое говоришь? То есть как это, за кого же еще? Кажется, она ожидала этого вопроса, раз мимолетно взглянула вверх (этими своими огромными серыми глазами с пушистыми, слишком светлыми, не накрашенными тогда ресницами-шторами), припоминая заготовку фразы. Он бизнесмен, у него свое дело, он торгует канализационными люками. Остальное тебе знать необязательно. В фильме про телефоны рассказчик, видимо, говорит какую-то шутку, раз расслабленный, разморенный к концу дня класс взрывается хохотом. Подожди, но как же ты выходишь за него, ты же его, наверное, совсем не знаешь, мы с тобой год, а он, а он сколько, две недели? У нее на сочных клубничных губах - очень злая улыбка; никогда еще не помнил, чтобы она так зло улыбалась. Он тоже год, наивный. Я давно выбрала двух кандидатов и решала - между вами. Он сразу казался перспективнее тебя, был состоятельнее, я и жила с ним, а не с тобой, прости, в той халабуде в Глазго; ты, если уж начистоту, только в постели... кхм. Этим меня и удерживал. А то, что ты волшебник - замечательно, конечно, но мой брат тоже волшебник, и это не делает его исключительным. В обычном мире мне комфортнее, понимаешь? Теперь я поймала одного зайца - и от второго отказываюсь, милый, не обессудь. Мне жаль твои чувства, но прощай.

"Мне жаль твои чувства"... Двустопный амфибрахий. Подожди, Лара! "Чувства мне жаль твои"... Двустопный дактиль. Лара, не уходи! "Твои чувства мне жаль, но прощай"... Анапест, трехстопный. Лара, но я же хотел, чтобы у нас с тобой была семья, Лара! Мне все равно, ладно, что ты мне изменяла все это время... Я же люблю тебя, Лара, а он, он любит тебя? Ну и что, что у меня халабуда в Глазго - я бы бросил свою практику, я бы нашел работу получше, поденежней, клянусь тебе, новый дом бы купил; мы бы жили в достатке, ни в чем бы не нуждались... "Ла-ра", имя - хорей; (и эта колкая, сладко-прохладная артикуляция, особый вкус во рту: кончиком языка по альвеолам - а потом неловкое шотландское цоканье за зубами). Лара, Лара... роди мне ребенка, он останется мне на память, пожалуйста. Если это будет девочка - я назову ее Лара, и у меня будет, будет своя Лара Смит, я прошу тебя...
А просто "прощай" - ямб.
Ямб, iambus, i-am-bus. Я автобус? Что за чертова чушь, даже артикля нет. I-am - Peyton Smith. I-am - going mad. I-am - drunk. I-am - left alone.

Остаться тупо сидеть на последней парте, пока фильм не выключится автоматически, все дети не пройдут мимо, получая пожелания хороших каникул и слушая напутствия к экзаменам, и не придет, на самом деле, пора уходить самому. Встать и, с неестественной улыбкой попрощавшись, направиться к выходу.

 Отправлено: 04.12.14 23:03. Заголовок: В кабинете было невы..

В кабинете было невыносимо душно – сколько не открывай окна и двери, все равно нечем дышать. Студенты, третий курс Рейвенкло и Хаффлпафа, разбившись на группы, обсуждали мобильные телефоны – бич всех волшебников и необходимый атрибут любого маггла. Их голоса – невыносимо громкие и столь же усталые заполняли кабинет и, казалось, повисали в воздухе, становясь частью огромного душного облака, копящегося под потолком.

Отвечала последняя на сегодня группа: два маленьких мальчика из Рейвенкло и девочка из Хаффлпаффа. Они увлеченно описывали преимущества телефонных звонков. Восторг, отражающийся на лице одного из детей, был, практически, ощутим. Не будет ничего удивительного, если потом через какие-то пять лет, этот ребенок погубит навсегда свою жизнь и карьеру, намертво связав ее с изучением магглов.

- Что ж, это более чем удовлетворительно. Не могу сказать, что совсем сражен вашими доводами в пользу телефона, но, по крайней мере, я вижу в этом хоть какую-то логику, - губы сложились в дружелюбную усмешку. В мире столько типов улыбок и столько же странных названий для них. Дружелюбная усмешка и насмешливая улыбка – разница в напряжении лицевых мышц и силе воображения.

Дети заулыбались, привыкшие к необычным способам профессора выражать похвалу. Еще лет двадцать назад можно было быть эмоциональнее: больше широких жестов, блеска в глазах и громкого крика. Но чем старше становишься, тем глупее становится маска увлеченного безумца.

- Можете садиться. Молодцы. – повысил голос, обращаясь ко всему классу. – Ладно, - с деланной неохотой. – Помнится, я обещал вам фильм. – поморщился – вполне честно – от одобрительного детского визга. Маленьких волшебников до сих пор приводили в восторг такие мелочи как древний проектор, живущий на одной магии, родом из прошлого века и набор учебных роликов для магов по каким-то причинам проживающих в немагической части Лондона. – Ладно, видимо, мне этого никак не избежать. Но прежде - мистер Геллер, будьте добры – раздайте работы. – рыжий рейвенкловец послушно начал раздавать стопку бумаг.

Хаффлпаффка - невысокая девочка с хвостиками и слишком детским лицом - вдруг замешкалась. Память послушно подсказала ее имя, в принципе, не имеющее никакого значения, а также что она полукровка, но про маггловский мир знает мало, пусть и старается.

- Профессор Браун, сэр, - чуть испуганно начала она, - вы ведь не насовсем уходите, верно? - она взволнованно что-то теребила в руках. – Просто кто-то с седьмого курса, сэр, сказал, что вы уже совсем и… - тут она окончательно запуталась в словах и покраснела.
- Совсем-совсем? По мнению ваших сокурсников мои дела настолько плохи? – губы послушно сложились в слабую улыбку. От жары перед глазами плыли круги. - Что ж, чего не знаю, того не знаю, мисс Уайт. Возможно, я еще вернусь – а сейчас просто возьму небольшой перерыв. И, в конце концов, я оставляю вас всех в надежных руках мистера Смита, разве нет? А теперь, если позволите…

Именно в этот момент в дверь громко постучал вышеназванный «мистер Смит» вместе со своими надежными руками, разумеется – взъерошенный, с немного отсутствующим взглядом и несчастным лицом сероватого оттенка.

Моментально и логично вспомнились множество подобных моментов из прошлого: Пейтон, еще студент, мальчик с большими восторженными глазами и бесконечным энтузиазмом, – как всегда – врывается с небольшим опозданием и криком: «Простите за опоздание, профессор, можно войти?». Мысль о том, что Пейтон будет преподавателем вместо него, по-прежнему, казалась восхитительно-забавной.

- Входите, мистер Смит, - ученики оживились, кто-то хихикнул. Все внимание детей с полученных работ переключилось на любимого ассистента.

Пейтон подошел поближе – то, что его состояние далеко от даже удовлетворительного, было видно невооруженным глазом. Он выглядел потерянным, несчастным и абсолютно ничего не соображающим: и, в принципе, довольно навязчиво ассоциировался с щеночком – у Джеммы была бессмысленная привычка таскать домой бездомных собак. (Удивительные свойства человеческой натуры: она могла, не изменившись в лице, пытать беременную магглу, но при взгляде на небольшую дворняжку впадала в состояние умилительного экстаза. Дом всегда был полон разнообразных «песиков».).

- У меня получилось успеть, - немного потерянно сообщил мистер Смит.

- Похвальное рвение, - отметил вполголоса. Потом чуть громче. - Отлично, тогда поставьте нам проектор, Пейтон, пожалуйста, я как раз собирался включить на остаток урока фильм.

Не мог удержаться от того, чтобы с любопытством проследить взглядом за практикантом. Было немного интересно, уронит он проектор или нет. Справился. Сутулая скорбная фигура склонилась над видавшей виды машиной, проводя над ней нехитрые манипуляции. Дальше Пейтон виртуозно разбил кружку – всего одно изящное движение локтем.

Пришлось позволить себе изменить вечному правилу кабинета Маггловедения («любая магия в стенах кабинета запрещена»): убрать магией осколки (полагаться на Пейтона, видимо, не стоило), затемнить кабинет, задернуть шторы.
Начался фильм, который моментально захватил внимание детей, и ничто уже не мешало немного откинуться в кресле и незаметно изучать взглядом Смита, находящегося в глубокой прострации.

Понять причину было не так-то сложно, в принципе. Внезапный всплеск интереса Смита к кольцам мог объяснятся либо неожиданным желанием обогатиться знаниями в маггловской литературе, либо попыткой объединится в счастливом брачном союзе. Вечная логика подсказывала, что попытка получилась неудачной.

Фильм плавно подходил к концу, вместе с возможно последним проведенным уроком в жизни Брауна. Хотелось почувствовать что-то типа удовлетворения, тихой грусти или ощущения «конца эпохи» - все эти вечно приписываемые эмоции и чувства, которые еще придется отыгрывать будто небольшие театральные сценки: вздохи, прощания, письма. Все равно невозможно будет отделаться от бесконечных писем-отчетов и сувениров, новогодних подарочков и прочего.

Уайт снова бросила на него страдальческий детский взгляд – забавный ребенок для которого уход преподавателя – маленькая трагедия.

Пейтон Смит, по-видимому, не чувствовал веяние исторического момента, и не ощущал плавно ложащееся на его плечи бремя учительства. Он смотрел в сторону, чуть согнувшись – отсветы от экрана окрашивали его лицо – делая черные круги под глазами и подсвечивая все его лицо. Страдание, бесконечное страдание. Джемма бы уже давно наплевала на всю Пейтоновскую магглорожденность, нежно гладила бы его по голове и раздумывала бы куда его пристроить в их с Брауном доме.

Видимо, это тень несчастной любви Смита (что бы там не произошло) потревожил воспоминания о жене: давно Джемма не вспоминалась, а сейчас вдруг стала частью окружающего пространства; легко вписалась в обстановку кабинета – все такая же вечно молодая (стоит ли убивать своих возлюбленных, чтобы они оставались вечно молодыми?), прислонилась к стене, и заулыбалась своей ярко-счастливой глупой улыбкой.

Урок подошел к концу. Дети встают, дети шумят, дети прощаются, дети уходят. Маленькая бесконечность прощаний и пожеланий. У кого-то счастливейшие улыбки, у кого-то грустные глаза.

Пейтон решил органично включиться в толпу детей, встал, сверкнул остекленевшими глазами и, наплевав на свои обязанности типа выключения проектора, медленно направился к двери.

Впереди было множество вариантов развития событий. Можно было его проигнорировать. Дать без пяти минут учителю полную свободу: пусть идет, гуляет, сам борется с внутренними драмами. Даже интересно к чему это приведет: куда он отправится, что будет делать дальше. Но тогда большая часть любопытных деталей останется за сценой: страдания будут излиты кому-то еще, да и вообще мысль о том, что Пейтон справится без него немного неприятная.

В этом странно признаваться, даже самому себе, но Пейтон ближе всех остальных стоит к определению родственника. Он учил этого ребенка маггловедению, предмету, в котором, возможно, сам Смит понимал гораздо больше своего учителя, он следил как тот растет бессмысленным, безрассудным и излишне эмоциональным ребенком, неспособным скрывать свои чувства под страхом смерти. Если бы у них с Джеммой был сын – надо же, она все еще здесь – скорее всего, он был бы каким-то таким. Им было бы легко манипулировать, он был бы склонен резко загораться безумным фанатизмом и прочее.

Пейтон Смит, сгорбившись, все еще идет к дверям, и стоило бы его остановить.

- Мистер Смит! – обращение между ними, практически, шутливое – они давно перешли на обращения по имени – в приватной беседе, конечно. Единственной дистанцией осталось вежливое «вы». – Ваше появление на занятии оказалось в высшей степени полезным, благодарю, - не допустить сарказма в тон – будет нехорошо, если Смит заподозрит, что профессор Браун не счел разбитую чашку и почти уроненный проектор достаточно героическим усилием. – Могу я попросить вас об одолжении? Мне хотелось бы убрать некоторые материалы, - кивок на одинокий проектор и коробку с несколькими старыми моделями телефонов. - Ваша помощь станет поистине неоценимой. – позволил себе слабую улыбку.

Пейтон заторможено кивает. Несчастный ребенок, - у внутреннего голоса интонации Джеммы.

Жара кабинета отступает – с уходом детей резко становится легче дышать, даже вспоминается одно из этих старых заклинаний, используемых милыми домохозяйками для проветривания. Дети ушли и легче дышать. Хм. Возможно, учительство и вправду было не лучшим вариантом для профессии.

- Пейтон, - голос теперь звучит почти мягко, тем более, к концу занятия он благородно охрип. – Может ты скажешь, что случилось? - обращение на "ты" в качестве заключительного сильного аккорда.

 Отправлено: 17.12.14 15:53. Заголовок: - Профессор... Ну, п..

- Профессор... Ну, профессор... Э-эй, профессор Смит!
Я не сразу сообразил, что это обращение было адресовано мне. По правде сказать, от своего полунаркотического анабиоза, полного невероятно мучительных и потому безумно раздражающих обрывков воспоминаний (как будто, блин, нажрался мухоморов и галлюцинировал), я очнулся только тогда, когда почувствовал, как кто-то активно дергает меня за рукав. Мотнув головой, как будто неадекватно пробуждаясь от утреннего сна, я опустил глаза и встретился взглядом с одним из хаффлпаффцев, третьекурсником, по фамилии Хьюз, одним из любимцев Брауна. Своей взлохмаченной кудрявой головой он доставал мне, наверное, до пояса, и, чтобы держать со мной зрительный контакт, задирал тонкую шею так, будто я был по росту Эйфелевой башней, не меньше.
При мысли о французском символе в памяти всплыли планы, которые я строил на медовый месяц. Летом все могло получиться волшебно; сначала - Трувиль, берег Ла-Манша, потом - Париж, потом - в Италию, Венецию, Неаполь, Рим, потом - Испания, Ллорет де Мар, а если бы Лара захотела - можно было бы и на другой континент - в Америку, в Австралию даже... Я уже скопил около семидесяти галлеонов, а с аппарацией уменьшились бы расходы на транспорт, и можно было бы внимать номера в самых дорогих гостиницах...
- Э-э-э... да? - поморгав, отозвался я.
- Профессор Смит, вас профессор Браун зовет, - мальчик недвусмысленно ткнул пальцем мне за спину, в сторону преподавательского стола. Я быстро обернулся; профессор Браун, чьи слова я, если честно, вообще не услышал, скрестил руки на груди и понимающе, по-доброму ухмылялся моей рассеянности.
- О, спасибо... - пробормотал я, снова повернувшись к мальчику. Сначала собравшись срочно вернуться на зов, я все-таки остановился и заметил: - И я все-таки пока не профессор, не так ли, Хьюз?
- Ну разве что пока, - нимало не задерживаясь с ответом, просто пожал плечами мальчишка. - Знаете, Уайт говорит, что без Брауни... то есть, без профессора Брауна будет все уже совсем не то, а я... - Он бросил стремительный заговорщицкий взгляд в сторону Брауна, убедился, что тот стоял достаточно далеко, но все равно продолжил громким шепотом: - А я думаю, что вы даже лучше будете, вот.
- Ну поглядим, - уклончиво произнес я, выдавив из себя более-менее бодрую улыбку. Хьюз потоптался еще секунду на месте, а потом, когда кто-то позвал его из коридора, показав мне на прощание большой палец, бегом вынесся за дверь.

Я бы и готов был повеселеть от того, какую умилительную надежду питал Хьюз относительно моих преподавательских талантов, - но символичность переходного момента все равно бледнела по сравнению с ситуацией на моем личном фронте. Я просто не мог думать о преподавании сейчас - да даже бесполезно было пытаться. Пока я быстрыми шагами возвращался через длинные ряды парт к преподавательскому столу, у меня в голове снова начали отчаянно сигналить отчетливые переклички обрывочных фраз и диалогов из моего с Ларой разнесчастного прошлого. Например, я очень хорошо вспомнил, как жаловался ей, что боюсь не преуспеть в замещении профессора Брауна на его посту - после того, как в начале мая он рассказал о своем намерении передать мне эстафетную палочку; и как она, проведя мне от предплечья до шеи тыльной стороной своей тонкой, прохладной ладони, с улыбкой заверила: "Ты будешь много лучше него, потому что таких добрых и страстных молодых психов как раз очень любят дети". Это было, кажется, десятого, в среду, ранним утром. Во вторник она не могла, подъехала в Глазго только к вечеру. Злобной насмешкой над собственной наивностью полоснула по мозгу догадка: видимо, во вторник утром она, не чувствуя никакого неудобства, так же лежала рядом с тем, вторым, и с такой же нежной легкостью убеждала его - в чем? - в том, что доходы от продаж канализационных люков в июне будут только расти, не волнуйся, милый?
Картинка этой измены, тут же представшая перед глазами, была такой яркой и жестокой, что мне снова пришлось, слегка зажмурившись, мотнуть головой, чтобы физически избавиться от нее - и крепко сжать зубы, сдерживая гримасу то ли ненависти, то ли плача, готовую исказить лицо.
- Простите, профессор... - виновато пробормотал я, приближаясь к Брауну, по дороге бросив свою ветровку на одну из парт (английская погода в начале июня не радовала жарой) в готовности помочь. - Я совершенно забыл о проекторе... и вообще. Сейчас, я все уберу. Нет, честное слово, у меня все в порядке, - попытался солгать я, на всякий случай повернувшись к руководителю спиной, пока возился с проводами у проектора, осторожно отключая магическое питание. - Просто... немного нервничаю из-за вашего ухода, вот и все.
Я никогда не умел хорошо врать; сейчас у меня, вымотанного утренней сценой, тем более не было никаких сил на то, чтобы даже пытаться делать это хоть немного более естественно и успешно. Выглядел я сейчас, наверное, просто невероятно жалко; то, что моя теперешняя словесная бравада - просто плохо налепленная маска, должно было быть для такого проницательного человека, как Браун, просто в высшей степени очевидно. Впрочем, я сам не понимал, какая его реакция показалась бы мне сейчас наиболее уместной и больше всего бы мне помогла: добился ли бы он моего страдальческого признания в несчастьях - или же отпустил бы меня в свободное плавание, дав мне волю самому со всем справляться. Нет, я знал, что мне всегда становилось легче, если я выговаривался человеку, которому мог доверять; но все равно такая слабость казалась мне уже довольно унизительной для человека моих лет.
Моих лет... Да уж, в двадцать шесть лет у моей матери уже было двое детей и развод за плечами - а я... И ладно бы я был из тех молодых людей (вроде моего папаши), которым брак кажется лишней обузой на пути к безграничному холостяцкому счастью, а дети - только какой-то нелепой случайностью, появляющейся на свет, если не обращаться к контрацепции; нет же - я действительно видел в этом одну из органических частей своего будущего, своего - и Лары...
- Вы не знаете какой-нибудь хороший ломбард, профессор? - спросил я как бы невзначай, попытавшись изобразить на лице безразличие. - С нормальными расценками? - Чтобы снова спрятать лицо, с которого так и не смог до конца стереть эмоции, я взял проектор в руки (никогда не доверял своей неуклюжей магии в тех случаях, когда нужно было что-то положить в зеркальный шкаф) и понес его на место.

 Отправлено: 27.12.14 19:31. Заголовок: Лицо Смита немного н..

Лицо Смита немного напрягается, будто он вспоминает, что ему нужно сдерживать эмоции. Он сильно выпрямился, сменив привычную сутулость на беззащитно-прямую спину, даже попытался изобразить улыбку: забавное напряжение губ, а глаза все еще стеклянные, и смотрят будто бы внутрь.
(Иногда Браун сожалеет, что не способен читать мысли - дополнить вешнее страдание Смита ярким трагичным внутренним диалогом было бы восхитительно).

Но есть ощущение будто Пейтону стало немного лучше: то ли его отпустило от того, что толпа детей с их шумом и бесконечными голосами исчезла, то ли просто он успел прийти к какому-то душеспасительному выводу.
Так или иначе он вернулся в кабинет, бросил нелепую курточку на парту и начал врать с простодушностью ребенка:
- Со мной все в порядке, - сообщил он, мужественно делая каменное лицо. – Я просто немного нервничаю из-за вашего ухода, вот и все.

Когда-то давно – еще в прошлой жизни, когда вторая магическая война только чувствовалась, а они с Джеммой были лишь двумя наивными детьми с большими амбициями, Джемма привела домой большого белого щенка, разумеется, с подбитой лапкой, собака без изъяна ее привлечь не могла. Пса назвали Сангиус и он прочно поселился в квартире, под рабочим столом Брауна. (Он, кстати, пережил Джемму – забавная мысль. На кладбище Дуглас ходил как положено с букетом цветов и большой белой хромающей собакой, и они, как и положено, некоторое время стояли в молчании. Это было уже после падения Темного Лорда, разумеется…)
У Сангиуса была забавная привычка. Изорвав единственный в мире экземпляр книги по восточным диалектам троллей (книга написана кровью очень древней и очень могущественной ведьмы, естественно) или разбив все чернильницы, оставшиеся дома, или изодрав кресло, украшенное древними гербами и указывающее на псевдо-чистокровность Джеммы, другими словами, сделав все эти замечательные вещи, Сангиус делал грустно-виноватое лицо, и упорно отворачивал морду от разрушений: с одной стороны, страдая и стыдясь, с другой стороны, отрицая всякую свою причастность.
Пейтон врал как Сангиус: без блеска и искусства, отворачиваясь и страдая. Забавный ребенок.

- Не стоит. Ты знаешь мое мнение о твоих преподавательских способностях, - здесь улыбка. Саркастичная, конечно, так как отступать от образа абсурдно, но Пейтон поймет, если горе не разбило ему в концы мозги. – Ты со всем отлично справишься. Дети тебя любят, разве не так?

Большие стеклянные шкафы открыты, демонстрируя свое нутро: полки завалены предметами: маггловские вещицы в пронумерованных коробках, папки с заметками, рисунками и старыми докладами и сочинениями, а также все то, что оставили предшественники Брауна за годы-десятилетия существования кабинета.
Плохо сделанные анти-маггловские брошюры – забавные, в создании нескольких из них Браун даже сам принимал участие – это наследство Алекто Кэрроу.
Браун даже показывал их иногда на уроке, студенты смеялись, конечно, а некоторые злились: загорались бесконечной ненавистью к врагам, которые, по их представлению, были уже много-много лет как мертвы.
Квиррелл хранил в шкафу часть своего гербария, в виде уступки это были именно маггловские растения, которые, при желании, можно были демонстрировать на занятиях, кратко посвященных ботанике.
Журналы, фигурка Эйфелевой башни, шар с искусственным снегом и, конечно, огромный сервиз, оставленный Черити Бербейдж.
Она считала, что лучший способ проведения занятий – в уютной и спокойной атмосфере: все собираются на передних партах (можно, конечно, сидеть прямо на столе), пьют чай и задушевно обсуждают магглов. То, что ее карьера преподавателя продолжилась чуть менее трех лет и трагично прервалась смертью, в некотором роде, было уморительно смешно.

- Чаю? – с усмешкой поинтересовался Браун. – Не сочти меня слишком сентиментальным, но мне бы хотелось провести здесь еще пару минут. Я буду немного скучать по этому месту, сам понимаешь.
Он позволил себе использовать магию, плавно заваривая чай: запахло травами. Выбрал две чашки и протянул одну Пейтону, потом присел на парту. Было жарко для чая: сейчас лучшая погода для кофе, но врачи строго-настрого запретили ему божественный напиток.
- Ну что же, - медленно произнес Браун, сделав один глоток, и, разумеется, не поморщившись, - кажется, я уже могу начать тебя поздравлять, разве нет? Отныне это твои владения, - широкий жест рукой, - можешь делать здесь все что хочешь, - смешок, - в разумных пределах, конечно.

Он рассматривает Пейтона с его стеклянными глазами, детским лицом и вечным горем. Он хорошо впишется в ряд преподавателей маггловедения этой школы. В основном, они все делятся на Пожирателей Смерти и людей, убитых Пожирателями Смерти, и, с некоторым сожалением, Браун мог с точностью сказать, в какую из двух категорий попадет Пейтон Смит с его детским максимализмом и обостренным чувством справедливости.
- Я хотел тебе сказать, что если у тебя возникнут какие-то вопросы или проблемы, ты всегда можешь написать мне; ты, я надеюсь, понимаешь это. Хотя, я уверен, тебе моя помощь не понадобится. Ты отлично знаешь свой предмет и понимаешь детей, - более того, ты сам, практически, ребенок, страдающий глупый ребенок.
- Что касается твоего вопроса про ломбард, - который, разумеется, сигнализирует о том, что ты в полном порядке и вообще это самый типичный вопрос, который можно представить, - боюсь, я ничего не могу тебе порекомендовать. Кажется, один мой знакомый занимается скупкой антиквариата, - Джош Либрис – старичок, посвятивший свою жизнь антикварным книгам и картинам, который, практически вечность держал магазин на Диагон Аллее, Браун помнил его магазинчик еще ребенком, - но я не уверен, чем именно он занимается сейчас и какие предметы его интересуют. А зачем тебе? – доверительная пауза – Ты уверен, что я никак не могу тебе помочь? Потому что если ты испытываешь какое-то стеснение в средствах... - многозначительная пауза.
Отвратительный напиток чай, если подумать. Либо Браун просто вопиюще бездарен в его приготовлении. Исключать подобную версию было бы неразумно.
Браун обвел опустевший кабинет взглядом. Интересно, изменит ли Пейтон что-нибудь здесь? Добавит какой-нибудь фанатский футбольный постер? Повесит гриффиндорский шарфик? Что-нибудь умеренно глупое и дурацкое в Пейтоновском стиле?

Пейтон грустно смотрел в чашку. За его спиной в окна ярко светило солнце, так что смотреть прямо на Смитову напряженно-вытянувшуюся фигуру было невозможно, от света хотелось сощуриться или отвести глаза.

 Отправлено: 12.01.15 21:39. Заголовок:  - М-хм, - слабо про..

 - М-хм, - слабо протянул я, из вежливости неуверенно кивнув в знак того, что все-таки вник в смысл сказанного мне, наверное, утешения. Я старался до минимума сократить количество своих высказываний, чтобы поменьше акцентировать на себе внимание, но даже этот неопределенный звук, как мне показалось, прозвучал жалко. - Спасибо, профессор. - Сосредоточиться, как я ни старался, не получалось ни на чем: пока я открывал сервант, держа проектор одной рукой, эта штука чуть не выпала на пол - и я еле успел придержать ее коленом. Правда, потом все-таки поставил раритетное устройство на место, не забыв поправить рядом с ним табличку с выставочными данными. - Чаю? - закрыв сервант, я обернулся, снова, как мог естественно, улыбнувшись. - Да-да, разумеется, я сам хотел предложить, сейчас принесу сервиз.
По правде сказать, ничего я предлагать не хотел. По правде сказать, вместо чая я бы сейчас хряпнул чего-нибудь покрепче, и не одну стопку. Я по-прежнему лелеял мечту о том, что профессор Браун, с которым в любой другой ситуации я бы здесь с удовольствием засиделся допоздна, сейчас поймет мое состояние и отпустит меня справляться с шоком в одиночку, куда-нибудь в "Три метлы"; впрочем, сам профессор, очевидно, был на этот счет другого мнения. Когда я достал из серванта чашки и заварочный чайник из чудесного сервиза почившей Чарити Бербидж и понес это все в слегка подрагивающих руках к преподавательскому столу, было сложно не почувствовать на себе этот мягкий, но пристальный взгляд, то ли ожидающий, что я что-нибудь еще уроню, то ли пытающийся - и явно не безуспешно - прочитать на моем лице все, что творилось в моей голове. Мне бы стало неловко, даже неуютно... если бы этот человек не стал мне так близок за четыре года практики; если бы я не доверял ему так, не понимал, что он желает мне только добра, и, главное - знает, как лучше.

Все время, пока я работал под началом Брауна, меня не оставляла одна мысль: не уйди мой безответственный отец из семьи, не исчезни навсегда из виду, ему было бы сейчас примерно столько же лет.

Я поставил чашки на стол и сел, ссутулившись, оперевшись о столешницу локтями и положив подбородок на руки, рассеянно наблюдая за тем, как профессор, говоря мне какие-то приятно-участливые слова, заваривает чай и аккуратно, не пролив ни капли (у меня рядом с каждой чашкой уже красовались два мокрых пятна), разливает его по чашкам. Уже сто лет не пил чай, кстати. Лара не любила его ни в каком виде, ни один сорт: предпочитала мягкий сладкий кофе с молоком или, на худой конец, какао, - и я, стараясь угодить ей, сам как-то незаметно поменял свои вкусовые предпочтения. Теперь от непривычного, забытого аромата свежего зеленого чая меня даже немного замутило; пододвинув к себе чашку с блюдцем, я даже не смог сделать ни одного глотка. Впрочем, возможно, это еще мысли о предательстве не отпускали меня, мучая аж до физического недомогания.
- Спасибо, сэр, вы очень добры, - я снова улыбнулся, снизу заглядывая в глаза Брауну, расположившемуся прямо на столе рядом со мной. - Но нет, благодарю, денег у меня достаточно, - особенно теперь, когда провалилось мое запланированное свадебное путешествие, - я просто не знаю, куда девать эти дурацкие галлеоны, - а ломбард нужен просто потому... эээ... просто потому, что у меня обнаружилась одна ненужная драгоценность, от которой я бы хотел избавиться. Ничего особенного. Ладно, съезжу в Лондон до экзаменов, найду там что-нибудь... - Последние слова я уже бормотал себе под нос, потому что, ясное дело, они для профессора не имели ни малейшего значения.
Наверное, я даже съезжу сегодня, не буду откладывать. Вот сейчас освобожусь, поеду в Лондон, найду какой-нибудь ломбард и, как ненужный мусор, скину там на прилавок золотое кольцо, которое сейчас слишком уж жжет карман. Я поймал себя на том, что, одной рукой держа так и не тронутую чашку с чаем, второй до сих пор сжимаю чертову бархатную коробочку в кармане своей толстовки. Да-да, избавлюсь от нее - и может быть, тогда мне самому полегчает. А может, просто выкинуть побрякушку в озеро рядом с замком? И какую выгоду я еще пытаюсь извлечь - будто я такой жмот, и мне жалко только потраченных денег... Да пусть его хоть сожрет этот гигантский кальмар, которого никто никогда не видел; или какая-нибудь русалка нацепит себе на страшную чешуйчатую руку; или просто оно осядет в иле, как какое-нибудь Кольцо Всевластия, и никому больше не принесет вреда. К черту, к черту эту женщину, которая так подло использовала меня, которой я отдал все и готов был отдать больше, - а оказалось, что из всего этого она оценила только секс, какую-то бесплатную проституцию, в самом деле. И ведь правда - в свое время даже не я склонил ее к этому...
Вспомнив, с какой легкостью Лара призналась мне в своем полнейшем равнодушии, в том, что просто играла мной, для удовлетворения собственных потребностей, я едва не зарычал от вновь нахлынувшего приступа ярости, стиснул зубы, напряженно сжал ручку изящной фарфоровой чашки, - да только вовремя вспомнил, где нахожусь. Я растерянно поднял глаза, как будто школьник, застигнутый за рисованием во время важной лекции.
Профессор Браун по-прежнему сидел рядом на столе и внимательно, но как-то удивительно ненавязчиво разглядывал меня слегка прищуренными глазами, а солнце, еще стоящее очень высоко, искрами играло в стеклах его очков, пятнами освещало его лицо.
- Профессор, у вас когда-нибудь было такое... - проговорил я неуверенно, тут же почувствовав, что в глазах вот-вот уже начинает совершенно по-детски, по-дурацки щипать, а в горле неожиданно снова встает ком, который как будто бы рассосался, пока я бежал сюда, намеренно забивая голову посторонними мыслями, но на самом деле никуда не исчез. Я отвел взгляд и часто-часто заморгал, чтобы совсем уж не распустить здесь нюни. - Когда оказывается, что человек, которому больше всего доверяешь, которого уважаешь, любишь... все это время врал тебе? И главное, ты бы простил его... но получается, что ни твое прощение, ни ты сам ему даром не нужны?

 Отправлено: 29.08.15 13:24. Заголовок: Они пили чай: чуть г..

Они пили чай: чуть горьковатый ароматный напиток в тончайших белых фарфоровых чашках, которые бы хорошо смотрелись на столе представителей любого аристократического семейства. Пейтон вряд ли разбирается в фарфоре, да и невелик шанс, что он отвлечется от своего горя, чтобы отметить чашки, практически, единственное наследство, оставшееся от такой глупой смелой женщины, которую долго пытала, а потом убила группа Пожирателей Смерти с Темным Лордом во главе. Он попытался восстановить эту картину в голове: группа людей в плащах при масках и взывающая о помощи глупая женщина, потом выкинутая как ненужный мусор и вскоре полностью забытая, ее имя погребённое под бесконечностью других имен жертв войны.
Дуглас только сейчас обратил внимание, на случайно выбранный сервиз, и это довольно иронично: даже чашки напоминают о смерти и грядущей участи Дугласа Брауна.
Чай горчит, хочется думать и говорить о смерти, но напротив сидит Пейтон с его серым несчастным лицом, и ему, конечно, кажется, что то, что он переживает гораздо хуже смерти.
Возможно, в некотором роде, так и есть. Это смешная мысль.
Он попытался представить смерть Пейтона, уже почти неизбежную: первыми на войне погибают такие вот светлые отчаянные почти-дети, порывистые, неопытные, такие глупые.
- А ломбард нужен просто потому... эээ... просто потому, - негромко мямлит Пейтон, в очередной раз неловко пытаясь не лгать, но выдать невразумительную полуправду. - что у меня обнаружилась одна ненужная драгоценность, от которой я бы хотел избавиться. Ничего особенного. Ладно, съезжу в Лондон до экзаменов, найду там что-нибудь...
- Впервые слышу о драгоценностях, от которых нужно как можно скорее избавиться, - скривил Браун губы в улыбке. Мальчик поднял на него свои большие печальные глаза – он все больше и больше напоминал потерянного несчастного ребенка. – Я собираюсь посетить Лондон в ближайшие несколько дней. Хочу попрощаться со старыми друзьями и всякое такое. Могу позаботиться об этом – все-таки сейчас оставляю на тебя столько преподавательских дел, мне даже... Неловко, - в этот раз улыбка вышла дружелюбнее.
Человеческий мозг мгновенно может отличить «настоящую» улыбку от фальшивой. Типичные недостатки фальшивых улыбок: один уголок губ выше другого или же улыбка не затрагивает глаза. Эти элементарные истины, усвоенные им еще в детстве теперь внезапно всплыли в сознании, будто претендуя на какую-то важность или актуальность.
- Если только, конечно, это не что-нибудь, что ты обязательно должен выполнить сам. В крайнем случае, могу навестить своего давнего приятеля на Косой Аллее: возможно, он может уладить с тобой это дело просто почтой.
Пейтон продолжал теребить потрясающе дорогую чашку, будто напряженно изучая свое отражение в напитке.
- Профессор, у вас когда-нибудь было такое..., - вдруг начал говорить Пейтон. – Когда оказывается, что человек, которому больше всего доверяешь, которого уважаешь, любишь... все это время врал тебе? И главное, ты бы простил его... но получается, что ни твое прощение, ни ты сам ему даром не нужны?
Не будь Дуглас абсолютно уверен, что речь идет о возлюбленной (или возлюбленном – современные дети вечно творят черти что) Смита – он бы точно упал со стула или попал бы в какую-то такую картинно-неправдоподобную ситуацию: выронил бы многострадальную чашку, например.
- Вот это вопрос. Было... Была одна женщина, - начал он говорить, тщательно выбирая слова. Разумеется, ничего подобного с ним не происходило, он с трудом мог бы назвать хоть кого-то, кого он действительно любил. Но легче всего люди реагируют на примеры, а не пространные рассуждения, а еще так проще заставить человека говорить и верить в искреннее сопереживание. А сейчас ему действительно любопытно выслушать слезливую историю Смита.
- Во время магической войны. Одна женщина, которой я доверял. Моя жена и я... Мы оба верили ей. И, в результате, именно она во многом стала причиной, по которой моя жена погибла. – он сделал глоток чая. – Предательство, обманутое доверие... Боль соизмеримая с болью от потери близкого человека. Если, конечно, можно сравнить разную боль.
Дуглас Браун привык лгать и делал это хорошо: нет ничего хуже единичного вранья, которое быстро стирается из твоей памяти, но по какой то дикой причине остается в памяти твоего собеседника. «Женщина» становится реальной, он привычно вправляет ее в события прошлого, делает ее частью истории. Теперь у нее есть внешность: волосы цвета карамели и красивое детское лицо, ее зовут Вероника Райт, и она была приятельницей Джеммы, а потом и вовсе стала их близкой подругой.
Пожиратели Смерти искали нас...
Теперь в картинку с неопределенными фигурами в масках прибавляется девушка с жадными глазами и волосами цвета карамели.
Джемма верила ей и сказала, куда именно мы направляемся...
Раньше, в предыдущих версиях истории, их просто выследили, потому что они оба были неопытными детьми, теперь он может перенести часть вины на девушку с жадными глазами...
Но почему он молчал так долго о ней? Почему не говорил о ней, когда его допрашивали о смерти жены?
Потому что верил, что у нее были причины так поступить.
Я верил ей. Она была мне как сестра. Я доверял ей. Я думал у нее были причины. Думал, что ее пытали. Думал, что у нее не было выбора. Я не хотел проблем для нее.
Но однажды нам довелось с ней снова поговорить...
Картина составляется сама собой: тонкий почти логичный паззл, дополняющий его прошлое.
Я ничего не знаю о ее прошлом, кажется, она погибла, я даже не уверен, что это действительно ее настоящее имя.
- Хм. Давно я не вспоминал про Веронику . – он невесело усмехнулся. – Почему ты спрашиваешь, Пейтон? – голос звучит почти ласково.